Марко Бравура:
«Я верю в человечество»

— Я пробую разные идеи и сочетания, использую не только драгоценные, но и совсем простые материалы, на которые не смотрят другие мастера: цветное и золотое стекло, осколки зеркала, ракушки из Оки. Все они дёшевы, но в мозаике смотрятся так декоративно.

В моей мастерской много смальты из Челябинска. Это небольшое производство поставляет хороший материал, качеством не уступающий петербужскому. Я попросил друга, работавшего там, собрать всё, что считалось браком и шло на выброс. Он привёз мне целый мешок смальты, которая не подошла бы для традиционного классического панно. Я также использую смальту Орсони и индустриальных производителей. Люблю смешивать разные материалы: керамику, мрамор, стекло, керамогранит.

— Да, это моё развлечение, дивертисмент, у которого есть декоративное предназначение. По сути я бросил себе своеобразный вызов. В чём был челлендж? Не понимая точно, что получится в итоге, я просто брал новый кусочек и начинал процесс. Так и родилось то, что вы видите.

Здесь я использовал много бросового материала и дал ему новую жизнь. Не скажу, что всё сделано из мусора. Вот смальта, золотая мозаика, стекло. Для меня это игра. На такое масштабное панно ушло два года, хотя я, конечно, работал над ним не каждый день. Самый глупый вопрос, который мне задают: «Сколько здесь тессер?». Даже не ждите, что я отвечу.

— Это плод нашей коллаборации с архитектурным бюро «SPEECH» Сергея Чобана и Сергея Кузнецова. Мне рассказали об идее этой скульптуры и спросили, что я думаю насчет того, чтобы полностью покрыть её мозаичным полотном.

Инсталляция получила название «Золотая река» и была представлена на Milan Fuori Salone (выставка Hybrid/Metissage Architecture & Design). Во время выставки одну часть скульптуры установили на мощеной дороге, а вторую — на траве. Два элемента почти соприкасались друг с другом, но все понимали, что они принадлежат к разным зонам и территориям.

У слова «смешение» («метисаж») есть много значений. «Метисаж» соединяет то, что прежде не соединялось. Вместе архитектура и дизайн становятся гибридным искусством. В том числе оно описывает процесс миграции и смешения народов, когда, к примеру, люди из Африки переезжают в Европу. Это началось много лет назад, и только усиливается. На момент создания инсталляции в 2013 году слово «смешение» имело именно такое значение.

Мы создали нечто вроде реки, в которой движется и материя, и камни. Цветные вставки которые вы видите — муранское стекло, отбракованное в процессе производства. Обычно его выбрасывают. Поскольку я люблю использовать то, что не имеет применения, я сделал так, чтобы они выглядели драгоценностями. Внутри находятся светодиоды. Ночью, когда зажигается свет, вставки начинают светится и сиять, как бриллианты. Меня привлекли эти куски стекла, и я решил придать им особенную ценность и вторую жизнь.

Золото, которое здесь использовано, тоже ненастоящее. Это не золотая смальта, а более доступное золотое зеркало. Сами по себе эти элементы не представляют большой ценности, но если их соединить вместе, можно создать нечто особенное. Я люблю так играть. Вот — концепция этой вещи.

— Летом 2019 года вышла книга, посвященная созданию фонтана Ardea Purpurea («Птица Феникс»). На самом деле существуют две скульптуры под этим названием. Первая находится в Бейруте, вторая — в Равенне.

Я создал Ardea Purpurea в Бейруте 20 лет назад. Это первое произведение искусства, построенное там после войны. Я хотел использовать в качестве материалов камни из руин — интегрировать их в постамент, чтобы развить идею возрождение феникса из пепла. Но там её не приняли. Они, наоборот, хотели скорее забыть войну.

Скульптура насквозь символична. Это два крыла, которые складываются в знак бесконечности. Вся поверхность декорирована разными символами — в Бейруте одними, в Равенне — другими. Я хотел донести свое восприятие менталитета человечества, чей удел — уничтожать и создавать культуру снова и снова.

К примеру, я взял фрагменты платья Теодоры и лабиринт из церкви Сан-Витале. Это единственный в мире лабиринт, который ведет не внутрь, а изнутри наружу. Я использовал санскрит, японский, греческий и арамейский алфавиты, чтобы написать название культурных столпов, добродетелей, на которых строилась цивилизация: Достоинство, Свобода, Знание и Правда (Virtue, Freedom, Knowledge, Truth).

Эта книга рассказывает о том, как мы создавали скульптуру. Сначала я сделал макет из полистирола. Создавая скульптуру для города, вы должны предусмотреть риски и убедиться, что она сможет противостоять землетрясениями. Так что я привлёк своего друга, который производит лодки по уникальной технологии с применением качественных материалов и эпоксидных составов.

В проекте участвовала международная команда — художники и студенты со всего мира: японцы, бразильцы, корейцы. Когда завершилась работа в студии, оказалось, что мы совершенно забыли про дверь. Чтобы вывезти скульптуру из студии, нам пришлось вращать её вокруг оси, фактически выкручивать наружу.

— Да. Потому что движение — это отпечаток Бога. Движется всё — галактики, вода… В вихрях, в завитках рогов, в раковинах — во всём это потрясающее движение.

На выставке вы видели скульптуру, в которой угадывается раковина в разрезе. Я воспроизвел движение воды, которое создавало её изнутри. Год за годом она росла по пропорции золотого сечения. Это потрясающе.

— Здесь много символов. В центре — хан, по краям — синяя, чёрная, золотая и белая орда: Север, Юг, Запад, Восток. Движение всё соединяет и приводит в центр.

Это была игра между Исмаилом Ахметовым и мной. У итальянского писателя Итало Кальвино, классика ХХ века, есть книга «Невидимые города». Это воображаемый роман про беседы Марко Поло с татарским ханом, который правил Китаем в XIII веке. Хан отправил Марко Поло в путешествие и тот, вернувшись, рассказывает о разных городах, каждый из которых в итоге оказывается Венецией.

«Невидимый щит» — декоративное произведение, в котором читаются восточные азиатские черты. Материалы кажутся драгоценными, но кроме золота здесь есть и промышленные элементы и ракушки.

— В 2010 году состоялась выставка «Доисторическая архитектура». Я исходил из идеи, что самыми первыми архитекторами были птицы и воспроизвел в мозаике их гнёзда. В реальности они меньше, все разные и в то же время похожие.

Птицы очень умны. В одном из гнёзд, например, два входа. Потому что по деревьям, где живут птицы, ползают змеи. Заметив змею, они покидают гнездо через запасной выход. Другие вьют 5-6 гнезд, но живут в одном. Если им будет угрожать опасность, они смогут спрятаться в запасном гнезде, которое заранее подготовили.

— Раньше я использовал его очень много, в том же фонтане Ardea Purpurea, который каждый час меняет цвет из-за естественного освещения. Утром — оно холодное, в полдень — яркое, на закате — красное как огонь. Техника мозаики и золото отлично сочетаются. Только золотая мозаика производит такое впечатление, это ей под силу создавать игру отражений. Я люблю золото, но главное — знать меру, чувствовать баланс. Сейчас стараюсь работать с белым цветом.

В 2013 году в Средиземном море произошла трагедия: на корабле с 350 беженцами вспыхнул пожар, и судно затонуло у города Лампедузы, очень-очень близко к берегу. Я увидел по телевизору репортаж про сицилийских рыбаков, один из которых плакал даже не над телами людей, а над куклой, которая кому-то из них принадлежала.

На берег вынесло обувь, шляпы, бутылки, игрушки, щетки, ложки. Людей здесь нет, мы не можем продолжать общение с мёртвым телом. Нам остаются только предметы. Меня это поразило, и я запечатлел трагедию в виде предметов, покрытых траурной белой пеленой из мозаики.

— Для японцев, мексиканцев и ряда других культур траурный цвет — именно белый.

Я могу использовать разные цвета. К примеру, у меня есть скульптура с одной стороны черная, с другой золотая: это ардезия и золотая смальта. Мне нравится комбинировать материалы.

А вот другая идея — «Это не мандала». Мандалу делают из песка, а потом разрушают, у меня всё наоборот. Вы можете увидеть здесь что-то узнаваемое, намёк на символы, но если покажете это буддисту, он возразит: «Это не мандала». И будет абсолютно прав. Но для нас, людей другой культуры, издалека эта работа может показаться мандалой. Только буддист может правильно прочесть то, что наполнено символами, мы это не поймем даже после множества объяснений. Попробуйте буддистам объяснить, что Иисус Христос умер и на третий день воскрес. Они поймут слова, но невозможно прочувствовать смысл другой культуры, не находясь внутри. В моих работах много маленьких символов, я знаю их значение, но не буду объяснять. Это как игра шахматы.

— Конечно. Я обыграл идею в другом контексте.

— Там другая идея. Один мой друг, который занимается компьютерным дизайном, взял фрагмент моей мозаики и пропустил её через математическую систему (нейросеть). Я получил результат, который перевёл обратно в мозаику. Мозаика ушла из реальности в виртуальное пространство, а потом вернулась обратно в реальность.

Здесь снова и снова математически повторяется одно то же. Фрактальная структура, элементы которой разрастаются и увеличиваются. Я здесь ничего не изобретал, а лишь повторил то, что машина дала мне, исходя из моей работы.

— Да, у нас бывают выставки, концерты. Выставки могут посетить и те, кто приходит на концерты и те, кто просто приехал в город. Билетов не требуется, всё открыто для публики. Место пользуется популярностью. Не только летом, но и зимой здесь много посетителей. Мне нравится, когда бывают гости.

— Быть живым прямо сейчас. Я родился в Равенне и учился там в институте искусства мозаики, которого уже не существует. Это была очень хорошая школа. Потом переехал в Венецию, поступил в Академию изящных искусств и надолго забыл о мозаике. Тогда, в 1960-е, живопись, скульптура и декоративные искусства были разделены, а мы, студенты, не принимали этого разделения и хотели учиться всему сразу. Нам повезло: учителя нас поддержали и перед нами открылся весь большой мир творчества.

Я не занимался мозаикой много лет, а потом по ряду причин вернулся в Равенну к семье и открыл студию. В то время репутация у мозаики сложилась печальная: она шла только на украшение кладбищ и церквей. Но мы — не только я, но и другие художники, — считали, что мозаике есть что сказать современности.

Тут важно напомнить, что по сложившейся традиции с мозаикой работали не сами художники, а только мастера, которые переводили эскизы в материал. Такой же ситуация была и в России, где мозаику много использовали в пропаганде, пока не случился коллапс. Художники не любили работать с мозаикой сами, они не понимали возможностей этого материала.

Когда я переехал в Равенну, то стало очевидно, насколько мои скульптуры и монументы отличаются от традиционных. Да, та же мозаичная техника, но другие материалы.

Так что мой ответ — я жив и я — современный художник. Это как в джазе: чтобы забыть о правилах, сначала надо их выучить. Когда вы их знаете, то можете нарушать и находить новый путь. Это относится и к литературе, и к музыке, и к кино.

— Мой фонтан Ardea Purpurea создавался как джем-сейшн. Я управлял студентами, но дал им свободу. Мне было важно, чтобы они поняли, что делать, и не стоять над ними. Я просто стал связующим звеном и предложил: «Покажите, на что вы способны». И это сработало.

— Лучшие истории. Не помню, кому принадлежат слова: «Люди делятся на два типа: одни не могут оставаться дома, а другие не могут его покинуть».

Будь я писателем…. К примеру, Геродот, который писал свою «Историю» 3000 лет назад, был первым журналистом. Он обожал путешествовать, собирать сведения и знакомиться с новыми культурами. Для меня Россия не сильно отличается от Италии, но здесь я открываю для себя новую культуру и новые возможности.

Я не копирую, а беру то, что меня привлекло. Так создана «Не мандала» — будучи западным человеком, я никогда не пойму буддизм, но благодаря смешению культур и глобализации могу брать понемногу отовсюду.

Однажды на рынке в Джайпуре я встретил женщину, продававшую ковер из лоскутков всех цветов: красного, серого, черного... Прекрасно и гениально! Я решил сделать такую мозаику, позаимствовал идею из индийской культуры и вот вы видите индийское покрывало.

В каждой культуре и стране есть очень глубокие знания. Когда мы это не понимаем, то считаем, что мы — выше, а наша культура сильнее. Так англичане смотрели на индусов. С представителями культуры, которая насчитывала 7 000 лет, они обращались как со скотом. Но потом поняли, что ошиблись. Надо учиться на таких ошибках. Вот мы приезжаем в Африку и говорим: «Какая бедная страна, тут ничего нет». А там — своя глубокая культура — другого типа и измерения, но не хуже, чем у нас. Мы бы в Африке без этой культуры не выжили. А они выживают и у себя, и на Западе. Так что надо быть скромнее и здесь, и там.

— Я до сих пор верю в человечество. Не знаю, надолго ли. Я видел столько глупости. Путешествуя из страны в страну, я вижу, как замкнуты люди в своих маленьких мирах.

Мы проживаем свою жизнь старомодно. Тесные рамки микромира заставляют бояться других, вызывают страх, что из-за них мы чего-то лишимся, что-то потеряем.

Будущее будет другим. Наша задача — быть открытыми, распахнуть свой разум. Я вижу, как любопытна молодежь. Она много путешествуют и многое сможет изменить. В России люди тоже боятся изменений. Но что-то постоянно меняется. Никакие стены не защитят вас от перемен, так что будьте открыты. Все люди на земле хотят одного и того же — счастья, мира, собственный дом. Нельзя хотеть только для себя. Мы в одной лодке. Моя философия — нужно лучше узнавать друг друга и доверять людям.

К сожалению, я вижу что глупость и невежество везде сильнее знания. В Италии философы говорили: «Глупость ведет к войне». Нужно объединяться и уже сейчас думать о будущем. Люди мыслят короткими отрезками времени. Но я верю в человечество.

— Чтобы они знали — история мозаики не закончилось. Если они прочтут о мозаике и заинтересуются ей, то, возможно откроют для себя, сколько в современном им мире происходит интересного.